Стопроцентная блондинка - Страница 39

Сегодня Атаманов, как всегда бесцеремонно, ввалился в ее кабинет в середине дня.

– Хэлло, – сказал он.

«Хоть бы раз тюльпанчик дохлый принес, – грустно подумала Вероника. – Просто так, из вежливости. Я бы оценила».

Но с таким же успехом можно было дожидаться на вершине Эвереста, когда тебя смоет приливом. Очевидно, чувство благодарности атрофировалось у Атаманова еще в детстве.

– Почему ты убрала «Бездну»? – с порога начал он качать права.

Полотно под названием «Бездна» пугало багровой пятнистостью, как жертва нейродермита. Но очевидно, считалось автором очень удачным. С момента возникновения идеи персональной выставки он носился с ней, как страус с яйцом, пытаясь приладить в центр экспозиции. Вероника сопротивлялась изо всех сил.

– Она выбивается из общей тональности.

– Так ты вообще решила ее не использовать? – обиженно спросил Андрей.

Вероника поняла: на кон поставлена их дружба. Партнерство.

– Ладно, повесим в Малом зале, – смирилась она. – Кстати, ищешь экономку? Я видела объявление в газете.

– Да. Уже нанял.

– Серьезно? Неужели ты позволил кому-то нарушить твое отшельничество?

– А что делать? Надоело жрать замороженные пельмени.

– Ну и как? Экономка? Устраивает тебя?

– Вполне. Теперь питаюсь, как в ресторане. И с болтовней не пристает.

– Сколько ей лет?

– Не знаю. Сто, наверное.

– ?!!

– Серьезно. Досталась мне косоглазая бабулька в валенках. Зато молчаливая и умелая.

– Рада за тебя, – усмехнулась Вероника.

О да! Атаманов взял Настю на работу. А что ему оставалось делать? Попав в мастерскую художника, заваленную кистями, мастихинами, бумагой, тюбиками с масляной краской, рулонами холста, подрамниками, кусками багета, брикетами акварели и баночками акрила, карандашами, пастельными грифелями, палитрами, мольбертами, флаконами с маслом и терпентином, девушка с безудержным восторгом принялась реагировать на каждое полотно, предъявляемое ей Атамановым. Она до глубины души потрясла живописца чуткостью восприятия. Она не сделала ни одного неправильного замечания, все ее суждения о его картинах словно шли от сердца самого художника. Нет, она не льстила. Просто смотрела на мир тем же взглядом, что и Атаманов.

– А это ваш Сент-Виктуар? – спросила Настя, разглядывая очередную картину. – Вы, как и Сезанн, снова и снова возвращаетесь к одному и тому же образу? Это гора, что возвышается прямо за домом? Она явно примагничивает ваше внимание.

– Ты ориентируешься в живописи. Училась где-то?

– Просто люблю, – опустила глаза Настя. Она решила не признаваться в своем неоконченном образовании. – И рисовать умею. Не так шикарно, как вы конечно же.

– Хорошо, сдаюсь, – вымолвил в конце концов Андрей. – Ты принята. Но давай договоримся. Во-первых, я согласен слышать от тебя «ты». Во-вторых, постарайся быть как можно более незаметной. Да, с твоей внешностью это проблематично… – Атаманов не без вздоха задержался взглядом на некоторых выступающих частях Настиной фигуры, – а меня трудно назвать аскетом. Но обещай не отвлекать от работы.

– Ты меня не увидишь! – поклялась Анастасия.

И вот уже целую неделю она жила в доме художника.

Начались трудовые будни. Настя готовила завтрак, обед и ужин. Она ездила в поселок и город за покупками и вскоре, не встречая противодействия со стороны босса, привела бунгало художника в соответствие с собственным вкусом. Все творения Атаманова, раньше беспорядочно громоздившиеся по углам, были расставлены, и развешаны, и представлены зрителю в наивыгоднейшем ракурсе.

– Хмм, надо же, – удивился художник, рассматривая коллаж, добытый Настей на чердаке и выставленный теперь в холле. – Мило, мило… Я и забыл про него…

Неэкономная экономка смоталась в город и привезла три коробки специальных светильников. Пока Атаманов отсутствовал, она, помучившись с дрелью и дюбелями, укрепила подсветку над каждым шедевром. Такое трепетно-уважительное обращение с его работами, несомненно, льстило художнику. Иногда он даже улыбался Насте…

Настя не вернулась в город, и ее жизнь засверкала чистыми красками, словно ворвавшимися в ее мир с палитры Атаманова.

Дом живописца – неожиданно разноцветный среди белых сугробов – сиял абрикосовым и лимонным. Небо удивляло бездонной синевой, сосны качали зелеными ветвями. По стволам сосен метались в вертикальном слаломе шустрые коричнево-розовые белки. Настя покупала для них кешью. Щедрость Атаманова позволила ей вернуться к прежней расточительности. Сначала она вообще-то принесла из магазина более дешевый фундук, но художник нашел и стрескал всю упаковку, заявив, что это его любимые орехи. Пришлось перевести белочек на кешью.

Анастасия вспоминала слова и взгляды Андрея, сопутствующие моменту ее вступления в должность. Художник откровенно обрисовал ситуацию. Он не аскет. Означает ли это, что, оставаясь здесь, в лесу, Настя будет балансировать на острие ножа? И в любой момент из-за угла на нее может наброситься мальчуган, не сдержавший естественных порывов? Наверное, именно это и имел в виду Атаманов. Но покажите хоть одну девушку, которую испугает подобная перспектива, если опасность исходит от богатого, успешного мужчины, к тому же молодого и привлекательного.

Бывший гражданский муж был выслан в сознании Анастасии за сто первый километр и маячил там неясной, полузабытой химерой. Платонов прочно вошел в анналы истории, стал частью прошлого. И все благодаря Настиной встрече с Андреем Атамановым.

За неделю сотрудничества она уже изучила некоторые его повадки. Он любил мясо, фундук, «лендровер», сосредоточенную тишину и собственноручно производимый шум. Насте шуметь не позволялось. Стоило случайно громыхнуть кастрюлей, как со второго этажа раздавался негодующий вопль.